Как древнерусские имена в роду Рюриковичей постепенно заменялись христианскими? Оказывается, ключевую роль в этом повороте сыграл Владимир Мономах. Причем событие это было во многом случайным! О том, как это произошло, рассказывает Илья Агафонов.
В Средневековье имя выбирали не потому, что оно благозвучное или красивое.
В те далекие годы, когда сознание практически каждого человека подчинялось религиозным смыслам, имя было оберегом и знамением. Правильное имя могло обеспечить человека могущественными покровителями из числа святых, великих христианских подвижников или героических предков. А потому к выбору имени на Руси подходили очень серьезно.
Андрей Рябушкин, «Пир богатырей у ласкового князя Владимира», 1888 год.
Помимо банальной необходимости называть своего ребенка кроме как «эй, ты, мелкий» разные уважаемые люди русского Средневековья связывали выбор имени с вполне конкретным политическим и загробным благополучием. Выбрать правильное имя — значит вырастить сильного, мудрого, христолюбивого и крутого сына (или дочь). А потому, сами того не ведая, они делали имя собственное частью политического нарратива.
Представления о власти — вещь довольно абстрактная, близкая скорее к интеллектуальному умствованию, нежели к чему-то практическому. Однако об этих представлениях активно писали, оставляя образы идеальных правителей на страницах летописей, хроник, житий и поучительных повестей. Один князь избран Богом, ведет себя правильно, следует традициям и носит благое имя, что как бы намекает. Другой, наоборот, злобен, завистлив, туп, жаден и ленив (характер скверный, не женат). Имя в таких ситуациях могло служить чем-то вроде дополнительного маркера хорошести или же злобливости князя. Никто ведь не будет называть своего сына Святополком после того, что случилось с Борисом и Глебом, верно?
К слову сказать, версия об убийстве князей Бориса Ростовского и Глеба Муромского именно Святополком (позже — Окаянным) уже давно ставится под сомнение. У современных историков куда больше уверенности в том, что в деле мог быть замешан князь Ярослав (позже — Мудрый).
В общем, выбор имени — дело непростое и требующее от сильных мира сего знаний, недоступных современному человеку. Нужно было помнить о сочетании церковных праздников, дней памяти святых и о важных вехах истории христианства. Понятное дело, что имена появились не в момент Крещения Руси. Однако именно с 988 года ведет отсчет традиция крестильного имянаречения, процесс которого был подчинен религиозным правилам и канонам.
Забавно, что большинство известных нам княжеских имен времен самой что ни на есть Древней Руси — языческие: Рюрик, Олег, Игорь, Ольга, Владимир, Ярослав, Изяслав и даже Святослав со Святополком. Всё это пусть и крутые, но родовые имена князей, с которыми далеко не уедешь в реалиях христианской державы. А потому с X века каждый князь носил уже два имени — личное (родовое) и христианское (крестильное).
Совет князя Святослава Игоревича с дружиной. Миниатюра Радзивилловской летописи, XIII–XIV века.
Иметь сразу два имени не очень-то просто, однако средневековая двуименность хорошо вписывалась в сознание человека того времени. Личное имя использовалось в быту, повседневной рутине и в общении с друзьями и врагами. Крестильное же имя часто оставалось сокровенным и даже сакральным. Под этим именем правитель войдет в Царство Божье и предстанет перед Господом в день Страшного суда. Это имя не светили направо и налево, оставляя его для церковных служб и религиозных практик. Поэтому нет ничего странного, что христианские имена многих правителей не очень популярны и известны — в летописях-то князей обычно называли по личному родовому.
Вот небольшой список древнерусских правителей с сочетанием личных языческих имен и христианских крестильных:
- Ольга — Елена;
- Владимир Святой — Василий;
- Святополк Окаянный — Петр;
- Ярослав Мудрый — Георгий/Юрий;
- Борис Ростовский — Роман;
- Глеб Муромский — Давид;
- Мстислав Тмутараканский — Константин;
- Владимир Мономах — Василий.
Постепенно христианство на Руси всё больше набирало силу. Отказываться от старых языческих традиций имянаречения никто вроде бы не хотел, однако к концу XI — началу XII века всё начинает меняться. Если после Ярослава Мудрого на всём пространстве от Киева до Новгорода сидят вполне традиционные Изяславы, Святославы и Мстиславы, то в разгар политической раздробленности они уступают место Романам, Давидам, Александрам и Василиям. Как же так получилось?
Понятно, что процесс проникновения имен в культурную подкорку какого-то народа — дело небыстрое. Однако важной вехой в изменении подхода к имянаречению княжичей на Руси стало правление Владимира Мономаха. Дело в том, что князь довольно рано потерял первую жену — Гиту Уэссекскую, а потому был вынужден обзавестись второй супругой — Ефимией, с которой у него также были дети.
Проблема заключалась в том, что от первого брака у князя уже было пятеро сыновей, которым раздали наиболее популярные и статусные родовые имена: Мстислав, Изяслав, Святослав, Ярополк и Вячеслав. А повторяться не принято!
Решение было найдено воистину филигранное: Мономах просто раздал детям от второго брака крестильные имена своих почивших (и не менее уважаемых!) родственников. Так появились на свет:
- Роман — по имени святого Бориса Ростовского;
- Андрей — по крестильному имени его деда князя Всеволода Ярославича;
- Юрий — по крестильному имени Ярослава Мудрого.
При этом проследить, были ли у этих трех сыновей какие-то собственные крестильные имена, не всегда получается. Произошло сочетание родовых и христианских функций имени, объединенных авторитетом династии.
Владимир Мономах отправляет своего сына Романа на княжение. Миниатюра Радзивилловской летописи, XIII–XIV века.
На примере древнейших князей уже понятно, что правящая династия Рюриковичей на протяжении всего своего существования была очень сильно связана традицией, требующей от князей постоянно воспроизводить крутые имена предков. Поэтому древнейших вариаций имен оказывается не очень много — считать Изяславов и Ярославов просто замучаешься. Зато с появлением христианства жить становится гораздо проще. Именно христианские имена понемногу начинают вытеснять исконные некалендарные родовые имена. По сути, берут на себя функцию как родовых, так и крестильных имен.
Если попытаться ответить на вопрос, какое христианское имя считалось наиболее пригодным для князя, то вывод снова будет на поверхности — такое, которое до него уже носил кто-то из его рода. Изобретать новое проблематично, кроме того, необычные имена всегда бросаются в глаза. Правда, остается загвоздка…
Допустим, важнейшими именами будут те, что носили предки. Но в какой момент практически все Рюриковичи одновременно решили, что следующие 500 лет будут пользоваться примерно одним и тем же набором имен? Андрей, Василий, Дмитрий, Иоанн, Михаил, Роман, Федор, Георгий, Давид… И так по кругу в течение многих лет, пока новизна употребления имен не превратилась в рутину, позволив добавлять цифру к очередному князю с повторяющимся именем. Тут надо понимать, что христианские имена не берутся с потолка. У каждого есть свой христианский прототип — святой, а то и не один, носивший это имя когда-то давно.
Другой вариант — позаимствовать имена у своего соседа — не менее христианского и связанного с тобой узами родства или союза. Взять того же Владимира Святого: для него вполне конкретным идеалом и образцом при выборе имени был византийский император Василий II. А имена его сыновей — Бориса и Глеба / Романа и Давида — несут отпечаток влияния болгарской династии. Однако это слишком просто. Тем более что византийский антропонимикон русские князья не копировали подчистую. Заимствования — да. Полная адаптация — нет.
Еще одна версия — влияние иконографии, то есть изобразительного канона христианской традиции. Когда твои храмы и иконы, монеты и печати создаются с изображениями разных христианских святых, почитаемых в рамках культа, твой интерес может перенестись на ту или иную фигуру. Зашел в церковь — увидел крутого святого, запомнил — решил так назвать сына. Логика, может, и упрощенная, но в случае с христианскими святыми воинами работает отлично. Недаром на Руси стали так популярны Георгии, Дмитрии, Михаилы и Федоры — Георгий Победоносец, Дмитрий Солунский, архангел Михаил, Феодор Тирон и Феодор Стратилат не дадут соврать.
Слева направо: Георгий Победоносец, Дмитрий Солунский, Феодор Тирон и Феодор Стратилат
Если двигаться дальше по рельсам окультуривания элиты, то вместе с интересом к картинкам приходит интерес и к буквам. А вместе с ним и агиография — жития святых, повести о чудотворных иконах и иные описания удивительных явлений христианского мира.
Тут стоит отметить, что наши князья усвоили грамоту и интерес к новой вере довольно быстро. Можно считать, что уже к середине XI века и уж тем более к XII веку наши князья читали, знали и понимали ряд житийных текстов и отрывков из Святого Писания. То есть с базой и матчастью они знакомы были — что им мешало перенести свое знание житий на родных? Да ничего, в общем-то.
Хорошим примером будет сравнение двух Владимиров — Святого и Мономаха. Один при всех своих достоинствах описывается в летописях как человек, читать не умеющий, но лишь слушающий евангельские тексты. Второй — дитя уже новой эпохи, с прадедом схож лишь одним именем. Он читает, он познает и, более того, сам пишет сочинения, опираясь на огромный наработанный пласт книжной культуры и переведенных текстов.
Не обошлось в процедуре выбора имени и без символизма.
Самое главное — преемственность потомка по отношению к предку, жизнь которого будет, по сути, проживаться заново.
Здесь не идет речь о переходе мудрости и силы в нового обладателя имени. Нареченный должен прожить такую же жизнь, что и предыдущий носитель имени, повторяя основные вехи его жизни и ключевые успехи. Такой подход не был исключительно языческим. В христианстве и его традиции осмысления истории подобные сюжеты тоже можно найти. Главное — это выстроить определенный прототип — модель поведения, на которую человек будет ориентироваться до конца жизни. Это мог быть предок или же патрональный святой, изображение которого можно было наносить на монеты и печати, строить в его честь церкви и проводить праздники. Единственная проблема — иногда очень тяжело угадать, какое именно имя и какой символизм предавались тому или иному нареченному князю.
Понятное дело, что называть детей как попало, лишь бы авторитетно и красиво, было нельзя. Средневековые Рюриковичи блюли что-то вроде свода негласных правил, определяющих, как можно называть ребенка, а как нельзя. Так, до монгольского нашествия нельзя было называть детеныша в честь живого и здравствующего родственника. Однако с XIII–XIV веков этот запрет перестают строго соблюдать, из-за чего появляются многочисленные тезки. Чтобы различать одинаковых Иванов, Василиев или Андреев, им назначались разные патрональные святые, что делало имя одинаковым, а его значение и христианский смысл разными.
Теперь если на свет появлялся князь по имени Иван Иванович, то это могло означать, что у его отца святым покровителем был Иоанн Креститель, а у сына — Иоанн Лествичник. В случае с Василиями точно так же: у отца — Василий Великий, а у сына, допустим, — Василий Парийский.
Разделение двух христианских имен уже имело не ту функцию, как в случае с языческо-христианской двуименностью. Имена собственные перешли из культурной плоскости «родовое — христианское» в плоскость «семейное — публичное». То есть князь или царь XIV–XVI веков обладал теперь христианским династическим именем, которое известно всем, и именем семейным, которое давалось по святцам и использовалось только в домашнем кругу. Что не менялось с течением времени — сама двойная генеалогия, отделяющая два разных мира — мир предков и мир святых.
Причем, в отличие от запретов на именование в честь живого родственника, это правило соблюдалось гораздо строже, из-за чего список правителей той же Москвы выглядит чередой повторяющихся Иванов и Василиев. Всё потому, что начать править под новым именем было нереально — традиции нет. Князь не мог себе позволить править под оригинальным, необычным именем, у которого не было истории, связанной с выдающимися династическими предками. А потому пусть даже он родился в неподходящий по святцам день, допустим, в день святого Тимофея (кстати, 4 февраля), будет он известен всем как Иван, тем более этих Иванов и так полно. А Тимофеем он останется для семьи, друзей и духовных наставников.
«— Ты теперь Василий! — Нет, ты!»
С именами и их выбором во времена Древней и не очень Руси связано немало забавных казусов.
Например, начиная с XV века монахам при пострижении обычно давалось имя, начинающееся на ту же букву, что и имя, которое носил человек в миру. Так Александр становился Амвросием, Никола — Никодимом.
Иногда сходство могло быть по конечной букве или по сочетанию определенных знаков. Эта традиция не была такой уж древней, однако в церковной литературе более поздних веков писали так, будто она бытовала всегда. Хорошим примером служит выдержка из Никоновской летописи XVI века, где описывается смерть матери князя Александра Невского Евфросинии в 1244 году:
«…преставися великая княгини Ярослава Всеволодовича Феодосия в Новеграде, и положена быстро в Юрьеве монастыре, а во мнишескомъ чину наречена бысть Ефросиниа, понеже тогда даваху имена не с перваго тслова, но въ который день постризашемся кто во иноци, того дни и имя даваху, или потом в той же день».
То есть имя для пострижения в монастырь выбрать не очень-то сложно — просто возьми день, в который человек уходит от тварного мира, проверь, какого святого в этот день почитают, и готово. Так поступили в свое время с известным святителем Сергием Радонежским, который так-то был не Сергий при рождении, а Варфоломей. Аналогично обошлись с основателем и игуменом московского Симонова монастыря Феодором, который Иван.
Окончательно новая традиция наречения по мирскому (или даже крестильному) имени закрепилась в русской церкви во второй половине XIV — начале XV века. Раньше о ней просто не знали, а после — приходилось пояснять, как раньше нарекали схимников. И самое забавное, что корни этого обычая лежат в Византийской империи — основном источнике разного рода церковных и не очень канонов. Правда, до Руси ромейская модель дошла с некоторым опозданием. В целом система выбора имени для инока или инокини была куда более свободная, чем выбор имени для правителя. Однако некоторые правила существовали и в пространстве родового именования.
Большой интерес у князей был к построению так называемых парных имен, соответствующих святым.
Вот если у тебя есть два сына, то проще всего назвать их в честь Бориса-Романа и Глеба-Давида, потому что такая комбинация: 1) уже была; 2) всё такая же крутая.
Разные комбинации этих имен давались двум-трем мальчикам в одной княжеской семье, а позже эта практика выходит за пределы династии. Например, у князя Святослава Ярославича Черниговского, внука Владимира Святого, были сыновья Глеб, Давыд и Роман. А полоцкий князь Всеслав Брячиславич имел в семье вообще всю коллекцию из четырех имен — Романа, Глеба, Рогволда (Бориса) и Давыда. Если же подходящей династической пары имен не было или она не очень подходила, то можно было взять любой красивый житийный сюжет, не связанный с династией, но авторитетный в христианском плане. Так, князья Владимир и Олег Игоревичи Новгород-Северские были Петром и Павлом по аналогии с апостолами, а у Всеволода Большое Гнездо среди кучи отпрысков затесались Елена и Константин в честь первого римского императора-христианина и его матери.
Свежие комментарии